Пианино
Оно было очень старое, это пианино. Стояло оно вплотную у поперечной стенки в классе, который вечером служил гримуборной. Вдоль длинных стен стояли гримировальные столы с зеркалами, а у окна уместился трельяж, чтобы выходящие на сцену герои могли видеть себя во всей красе. А между гримировальным столом и пианино едва-едва влезал мой стул.
Пианино было бежевого цвета, приземистое, тяжелое. Лак с него давно сошел и обнажилась структура дерева, кое-где почерневшая от времени, и фирма была какая-то неизвестная.
Пианино издавало дребезжащие звуки, и прошло много времени, прежде чем я приноровилась к нему. Я применяла всевозможные приемы, чтобы извлечь из него протяжное легато, облагородить его резкое дребезжание, и с течением времени у нас возникло взаимопонимание. Я прикасалась к его клавиатуре и оно отвечало мне с готовностью и старанием как верный пес служит хозяину, угадывая его малейшее желание.
Оно знало всех. С его помощью росли, поднимались, «вставали на крыло» молодые певцы. С его помощью никому не известные новички брали призы на различных конкурсах. Именно на нем я отрабатывала все богатство звука в цикле Шумана «Любовь поэта».
Да что говорить! Я заботилась о нем. Театральные настройщики во все времена по первому зову приходили и помогали ему оставаться в строю. Наконец, оно стало для меня лучшим фортепиано. На нем я искала новые краски – те гулкие басы и тончайшие звуковые нюансы, обогащенные хитроумной педалью, о которых так много говорил мне мой учитель. Все лучшие концертные программы проверялись на нем -- невзрачном, приземистом и готовым служить безотказно. Если мне случалось попасть в другие классы и поиграть на других инструментах, я стремглав возвращалась в свой тесный угол и мы музицировали…
Однажды мы поссорились. Кому-то из певцов, в очередной раз, не понравилось звучание инструмента,а я -- как повернулся язык-- возьми да и скажи:-Ну что с него взять? Оно же старое. Сказала и забыла, а с пианино что-то произошло. Стали западать клавиши, во время урока со странным звоном лопнула струна. Пришел настройщик. Струну заменили, клавиши вытащили, но через несколько дней все повторилось. Пианино перестало держать строй, клавиши западали именно тогда, когда надо было играть спевки.
Настройщики изучали механику, искали нет ли трещины в деке. ----«Ничего не понимаю, -- сказал один из них, сидя перед вскрытой брюшной полостью пианино и глядя на фетровую поверхность молоточков,-- вроде бы все нормально.»
…Вскоре я уехала на конкурс. Вернувшись через несколько недель, я с опаской открыла крышку и прикоснулась к клавиатуре. Мне ответил ясный чистый ласковый звук. Я пробежалась пальцами по всему диапазону -- клавиши легко и трепетно отозвались на пассажи.
Мы вернулись к привычной жизни. Теперь, уходя на ответственное выступление, я несколько раз похлопывала ладонью по крышке, чтобы получить его благословение на успех.
Летели годы. Менялись дирижеры, режиссеры. Где-то наверху шла борьба, порой трагическая, как бывает в театре. Жертвами становились яркие, лучшие. А внизу, в гримерке жизнь шла тихо. Приходили певцы, я открывала крышку пианино и звуки его, исторгаемые моими пальцами, восстанавливали равновесие жизни. Иногда, правда, снова кто-нибудь говорил: - Да что это с инструментом? Он расстроен!- А он и вправду бывал расстроен- реагировал на несправедливость, на смятение души…
…Потом и у нас сменилось руководство. Заведующего труппой – добрейшего пожилого скрипача - сменила холодная властная женщина. Среди прочего она объявила ревизию всем музыкальным инструментам. - Не хотите ли отдать в ремонт ваше пианино?- спросила она.- Пожалуй,- ответила я, - хорошо бы его подновить.
Вот так, по легкомыслию совершаются предательства! На следующее утро,войдя в класс, я остолбенела. Вместо моего большого неуклюжего пианино у стены притулилась наглая незнакомка, блестящая дешевым лаком. Когда я прикоснулась к клавишам, она закачалась и издала яркий противный звук, лишенный обертонов. – Зачем вы это сделали? - я прибежала в режиссерское управление,- где мое пианино? На этом невозможно играть! – Хорошо, - невозмутимо ответила она, - мы дадим вам другое.
Обескураженная я спустилась в проход под сценой и …увидела его. Оно стояло сбоку. Непохожее на себя. Одинокое. Брошенное. Преданое.
- Прости меня, - сказала я, положив голову на крышку, - прости меня, я не ведала что делаю. Прости меня, я люблю тебя.
Еще два дня пианино стояло в подвале и я приходила просить прощения. Потом оно исчезло.
А у меня начались неприятности. Сначала я сломала руку, потом была вынуждена вообще оставить этот театр, и перешла в другой. Потом чуть было не перевернулась и вся моя жизнь…
Я продолжала работать, концертировать, но ни с одним инструментом потом у меня не возникли такие отношения как со старым обшарпанным, преданным другом, столько сделавшим для меня, но главное - давшим мне ощутить мистическую сущность музыкального инструмента.